В конце августа мы с бабушкой топили печку пожарче - наступали заморозки, а домик наш был дачный, неутеплённый…
Мы ложились в лёгких ночных рубахах на огромную кровать, пахнущую сеном и яблоками. Спать не хотелось, но и двигаться тоже.
В эти часы бабушка часто рассказывала одну и ту же историю.
И я понимала почему. Сопереживая, я вместе с бабушкой вновь и вновь прикасалась к тайне, непостижимой, но осязаемой, реальной…
-1-
« В декабре 41-го,- начинала бабушка неспешно и задумчиво,- в доме не осталось ни крошки, ни крупинки, ни одной вещи, которую можно бы было обменять. Желтоватые бумажки- карточки, по которым я ежедневно, отстояв по пять- шесть часов на лютом морозе, получала блокадные граммы- эти бумажки были нашим спасением.
16 декабря я несла уменьшенный паёк- нормы и прежде жалкие, урезались и урезались…
Обида душила меня. Взмокшая от усталости, я брела к детям, а день выдался до невозможности ясным. Глаза, не выносили яркого света. Я отворачивалась, замирала. Нервы мои не выдержали: прошлое с наряженными елочками, подарками, застольями - показалось мне насмешкой, злой игрой. Все наши довоенные радости и надежды, праздничная суета предновогоднего Ленинграда- всё сменилось мраком, из которого возникал звериный оскал голода. Царство Зверя торжествовало- желание есть стало единственной мерой в мире безнадёжности и смерти. Всё человеческое отсекалось, отмирало, мешало выжить.
Мне страшно было переступать порог собственной парадной. На третьем этаже миловидная в прошлом учительница музыки, когда я недавно заглянула к ней, кормила дочку супом… «Это мы бабушку едим»,- пролепетала малышка, а учительница объяснила, что бабушку они хранят между рам, уже почти месяц…
Что они будут есть потом? Не набросятся ли, не уволокут ли к себе…Ужас не оставлял меня всякий раз, когда я поднималась домой.
За что это нам? Мера испытаний, выпавшая на город, показалась мне тогда безжалостно превышающей человеческие возможности… Мучения, из которых не было выхода, только губили. Воронка Небытия разверзлась и затягивала в себя.
Как же можно было попустить такое? Или все слова о любви и спасении- ложь, чтобы обожжённые знанием двуногие, прозрев свою суть, сгинули бы, наконец…
Задумавшись, я всё же решилась войти…Меня била дрожь - шаги! Шаги приближались! Сил защищаться у меня не было…
-Зин, ты чего?- Валя Чёрная - полуцыганка с четвёртого этажа потрепала меня за плечо. Даже приобняла слегка.
Я освободилась, кивнула молча и вошла в квартиру.
-2-
-Леб, леб!- закричал из кроватки Валя.
Олег - четырёхлетний нянька, потирая расцарапанную щёку, кинулся на кухню - готовить нож и доску…
Я достала Валю. Как медвежата в шубках, шапочках, ежась от непрерывного холода, мальчики замерли. Наступал самый долгожданный момент- открывание сумки…
Торжественно её содержимое выкладывалось на доску, покрытую тряпочкой, чтобы ни одна крупинка не пропала.
В глазах у меня потемнело - пакетик с документами! Карточки, паспорт.
Я же проверяла его при входе в парадную, я же сама положила его сверху…
Выбежав на лестницу, я обшарила каждый угол. Хотя уже знала - напрасно.
Валя Чёрная…она обнимала не из жалости, как же я не поняла. Ах, если б сразу!
Теперь разве можно, что-нибудь доказать?
Карточки не восстанавливаются. Военное время!
До получения новых - четырнадцать дней…
Я отложила свой паёк детям - не удержалась, отломила кусочек, который хотела рассосать, но проглотила моментально - будто ничего не было.
Ребята делили крошки на ноже. Валя опять вцепился в Олегову щёку, я заплакала, и они, уловив что-то, замерли, затихли.
Скоро нам уходить - осознала я…И им ещё нежившим, безгрешным - тоже. Им-то за что?
Вспомнилось, как в тридцатые годы, умирали на вокзалах от голода, убежавшие из обескровленных деревень, крестьяне. Их было не принято замечать. В обмотках лежали они на полу, смирившиеся, безгласные - они не просили, не надеялись, а мимо спешили сытые, холёные горожане.
Обезбоженный мир отторгал изгоев, всех, кто не смог пробиться к кормушкам.
Не стала ли их изоляция - наказанием для нас? Не тогда ли пустила зловещие корни Блокада?
Олег стал показывать Вале кубики:
-«к», «е», «н», «о», «з», «и», «с»,- настойчиво повторял он буквы.
Но Валя рычал и мяукал. Он разучился вставать на ножки.
Олег начал заикаться и кричать во сне.
От холода у обоих возник тик.
Топила я по утрам, старыми книгами, которые тоже уже кончались.
Исчезало всё, будто в зеве ненасытного животного, только и ждущего уже и нас самих.
-Не отдам!- рефлекторно я прижала детей к груди. Нет, нет, нет…Я буду рассказывать им добрые сказки, буду жалеть их и успокаивать, и они просто заснут однажды, и я сделаю всё, пусть даже невозможное, чтобы на их личиках была улыбка…
А потом…
Страх сковал меня, близость черты, за которой темнота, дыхание гибели - лишала меня мужества. Да, хватит ли у меня сил не сойти с ума в эти дни?
Если я не выдержу одиночества, безысходности- какие мучения я причиню моим сыночкам!
Ведь моя слабость - не только в истощённом теле, она глубоко в сознании, неготовом к такому исходу.
«Пусть будет Твоя Воля»,- инстинктивно взмолилась я.
Любой порыв моментально отзывался резким упадком сил, и я в изнемождении опустилась на подушку.
-3-
Сна не было, мыслей - тоже.
Напряжение, достигнув предела, сменилось покоем. В вязкой, насыщенной пустоте мне привиделось, что яйцо балансирует на кончике иглы, и, как только оно упадёт - нам уже ничто не поможет. Мне чудилось, что я держу его своим взглядом, и я должна не моргать, не дышать, а смотреть, смотреть. На глаза наворачивались слёзы, взор туманился, и яйцо подозрительно колыхалось. Но дивным образом не упало. Оно лопнуло на игле. Скорлупки разлетелись, и из него выпрыгнул усатый однорукий мужик в гимнастёрке.
Он сердито уставился на меня и беззвучно произнёс:
- Ладно, приходи, только заявление напиши.
- Куда?- так же мысленно удивилась я.
-Знаешь мост на Обводном у Варшавского вокзала?- мужик крайне подробно стал объяснять маршрут, перечисляя улицы, номера домов, у которых нужно повернуть, чтобы добраться до загадочного здания, где он примет меня в кабинете №8.
Удивительно, но утром я продолжала помнить весь этот немой диалог, казавшийся мне болезненной фантазией.
Дети ждали, что я, как обычно пойду за хлебом, и я покорно вышла на улицу, прихватив с собой листок, в котором излила душу, описывая нашу беду.
Идти мне было некуда, и, едва ли не крутя себе пальцем у виска, я отправилась по указанному пути.
Вскоре я заметила, что всё абсолютно точно, хотя я никогда не была в этой части города, и подсознание не могло запечатлеть это. Дом, в который я должна была войти, оказался не больше - не меньше Главным Управлением по хлебозаводам Ленинграда.
«Вот тут-то меня ждут, не дождутся»,- я едва не рассмеялась от собственной наглости и, готовая к тому, что меня выгонят, вошла.
Милиционер преградил дорогу.
- Я в кабинет №8 по договорённости,- неуверенно сказала я и залилась краской.
Охранник спросил:
-Фамилия?
- Башко,- пролепетала я.
Он позвонил по местному и посторонился:
-Проходите.
Силы оставили меня, я долго пыталась отдышаться у стены, чувствуя что вот-вот потеряю сознание. Обдумывать свои действия я уже не могла. Практически машинально, постучалась в жёлтую дверь с железной восьмёркой и тут же вошла.
Момент оказался неудачный, начальник, как две капли воды похожий на мужика из сна, отчитывал кого-то по телефону, держа трубку плечом, а единственной рукой перелистывал документы. Красный от гнева, он кинул на меня испепеляющий взгляд. Чувствуя, себя не в своей тарелке, я едва не заплакала. Но приблизилась к нему и подала заявление. Продолжая орать, начальник стал быстро читать его.
Не прошло и минуты, как он взял какой-то бланк, размашисто чиркнул на нём резолюцию, тут же тиснул печать, протянул мне и знаком показал на дверь.
В коридоре, оправившись от стремительного приёма, я решилась прочитать документ:
-Направление на хлебозавод № N.
Посылаю вам лучшую сдатчицу хлеба Башко З.У.
Главный уполномоченный….
От его титула у меня потемнело в глазах.
Благодать превыше закона, превыше здравого смысла излилась на меня.
От радости я заторопилась, но, пройдя несколько кварталов, едва не упала, и снова пришлось двигаться осторожно, угадывая, хватит ли сил на шаг, или лучше постоять немного.
В отделе кадров взяли мою бумагу и тут же потребовали паспорт.
-Завтра не принесёте - возьмём другую. Желающих сами понимаете!
Восстановить паспорт за день! Об этом можно было и не мечтать.
Но случилось главное- в этом мире смерти и смрада, где прохожие ели рвоту, ели землю, где дети перестали отличаться от стариков, где неподвижные пергаментные тела стали привычны, как головокружение, грязь, холод - в этом мире я ощутила Присутствие.
Нам внушали, что Его нет. Нас оскопили материализмом.
Но может ли обман длиться тысячи лет, претерпевая гонения, всякий раз оживая и укрепляясь вновь? Правда, осмеянная, казалось бы, уничтоженная, правда, данная нам Христом неодолима, потому что она - часть нас самих.
-4-
-Леб, леб!- завопил Валя, когда я вернулась.
Из тайничка достала вчерашний паёк, стараясь не нюхать, не смотреть на хлеб.
Положила на стол. Олег задумчиво погладил меня по руке.
- Это последний хлеб?-прозорливо спросил он.
Я вздрогнула, перекрестила еду и кивнула.
Олег пошёл за ножом и тряпочкой.
На Волковом кладбище, куда нас скорее всего отвезут, есть церковь Иова.
Как-то до войны я зашла туда.
Слабовидящий священник служил вечерню.
Было малолюдно: несколько старушек, да парень в штатском - добровольный Иуда.
Его косые взгляды напрягли меня, я устремилась к выходу, но услышала пение.
Чистое сопрано, легко скользящее по октавам, являя уникальные возможности голоса, как живой ангел, слетало с хоров. Пение возносилось с такой любовью и силой, что моя душа, казалось, обрела крылья и тоже устремилась за ним.
Служат ли в этой церкви теперь?
Говорят там огромные рвы, полные трупов, которые зароют бульдозерами по весне.
«Нет, надо думать о другом»,- взволновалась я, но церковь не выходила из памяти.
«А Иов- жертва спора, жертва невинная. Иов- страдалец, который не утратил веры и только вопрошал: «За что?» Его образ был совершенно непонятен мне тогда, а теперь и
я могу восклицать то же, только конец у нас будет настоящий, а не книжный. Не думать»,- вновь запретила я себе, понимая, что скоро мысли эти будут неистребимы.
Я склонилась к Вале и увидела, что он грызет маленькую книжечку.
-Что это? Как это!
Я выхватила из рук малыша свой паспорт, который он чудом не успел безнадёжно испортить.
-А это,- буркнул Олег,- это в дверь кто-то сунул, а я дал Вале, чтобы он не царапался…
Здесь бабушка многозначно замолкала и вставала проверить угли…Если печь можно было закрывать, мы гасили свет и засыпали, а, если нет - бабушка рассказывала ещё множество эпизодов, спасших её и детей, но я понимала - самое важное в её жизни произошло именно в те дни, когда Валя Чёрная украла карточки, и казалось, спасенья нет и быть не может.
Григорьева Лада,
С-Петербург Россия
Мне 37 лет.
Живу в С-Петербурге.
По образованию филолог.
Люблю деревню, землю.
Люблю ощаться с детьми. e-mail автора:ludabashko@gmail.com
Прочитано 10569 раз. Голосов 8. Средняя оценка: 4,5
Дорогие читатели! Не скупитесь на ваши отзывы,
замечания, рецензии, пожелания авторам. И не забудьте дать
оценку произведению, которое вы прочитали - это помогает авторам
совершенствовать свои творческие способности
Оцените произведение:
(после оценки вы также сможете оставить отзыв)
История вашей бабушки глубоко каснулась моего сердца. Спасибо Господу за Его милость и любовь к нам.
Благословений вам в вашу жизнь!!!! Комментарий автора: Спасибо, Вам.
Поэзия : В Австралии на улицах Сиднея (стих Веры Кушнир) - Надежда Горбатюк Несколько лет назад в баптистской церкви в Кристал Паллас на юге Лондона подходило к концу утреннее воскресное служение. В это время в конце зала встал незнакомец, поднял руку и сказал: «Извините, пастор, могу я поделиться небольшим свидетельством?» Пастор взглянул на часы и ответил: «У вас есть три минуты.» Незнакомец сказал: «Я лишь недавно переехал в этот район, я раньше жил в другой части Лондона. Сам я из Сиднея, Австралия. И несколько месяцев назад я навещал родственников и прогуливался по Джордж Стрит. Это - улица в Сиднее, которая пролегает от бизнес кварталов до Рокса. И странный седовласый мужичок вышел из магазина, сунул мне в руку брошюру и сказал: «Извините меня, сэр, вы спасены? Если бы вы умерли сегодня, пошли бы вы на Небеса?». Я был потрясен этими словами. Никто мне никогда этого не говорил. Я вежливо поблагодарил его и всю дорогу в самолете до Хитроу я был озадачен этим. Я позвонил другу, который жил неподалеку от моего нового места жительства, и, слава Богу, он оказался христианином. Он привел меня ко Христу. Я - христианин и хочу присоединиться к вашему собранию.» Церкви обожают такие свидетельства. Все аплодировали, приветствуя его в собрании.
Тот баптистский пастор полетел в Аделаиду в Австралии на следующей неделе. И десять дней спустя посреди трехдневной серии собраний в баптистской церкви в Аделаиде к нему подошла женщина за консультацией. Он хотел удостовериться в каком положении она находится перед Христом. Она ответила: «Я раньше жила в Сиднее. И всего пару месяцев назад я посещала друзей в Сиднее, и в последние минуты делала покупки на Джордж Стрит, и странный небольшого роста седовласый старичок вышел из дверей магазина, подарил мне брошюру и сказал: «Извините меня, мадам, вы спасены? Если бы вы умерли сегодня, вы бы пошли на небеса?» Меня взволновали эти слова. Вернувшись в Аделаиду, я знала, что в квартале от меня находится эта баптистская церковь, я разыскала пастора, и он привел меня ко Христу. Так что, сэр, я христианка.» На этот раз этот лондонский пастор был очень озадачен. Уже дважды за две недели он услышал одно и то же свидетельство.
Затем он полетел проповедовать в баптистскую церковь Маунт Плезант в Перте. И когда его серия семинаров подошла к концу, пожилой старейшина церкви повел его обедать. Пастор спросил: «Старина, как ты получил спасение?» Он ответил: «Я пришел в эту церковь в пятнадцать лет через Бригаду Мальчиков. Но я никогда не посвящал себя Иисусу, просто запрыгнул в фургон вместе со всеми. Из-за своей деловой хватки я достиг влиятельного положения. Три года назад я был в деловой поездке в Сиднее, и надоедливый несносный старичок вышел из дверей магазина, дал мне религиозный трактат (дешевая макулатура!) и пристал ко мне с вопросом: «Извините меня, сэр, вы спасены? Если бы вы умерли сегодня, вы бы пошли на небеса?» Я пытался сказать ему, что я баптистский старейшина, но он меня не слушал. Всю дорогу домой до Петра я кипел от злости. Я рассказал это пастору, думая, что он поддержит меня, а мой пастор согласился с ним. Он годами волновался, зная, что у меня нет взаимоотношений с Иисусом, и он был прав. Таким образом, мой пастор привел меня к Иисусу всего три года назад».
Лондонский проповедник прилетел обратно в Великобританию и выступал на Кессекском съезде в округе Лэйк и рассказал эти три свидетельства. По окончании его семинара четыре пожилых пастора подошли и сказали: «Кто-то из нас получил спасение 25, кто-то 35 лет назад через того же мужчину небольшого роста, который дал нам трактат и задал тот вопрос».
Затем на следующей неделе он полетел на подобный Кессекский съезд миссионеров на Карибах и поделился этими свидетельствами. В заключении его семинара три миссионера подошли и сказали: «Мы спаслись 15 и 25 лет назад через тот же вопрос того невысокого мужчины на Джордж Стрит в Сиднее.»
Возвращаясь в Лондон, он остановился в пригороде Атланты Джорджия, чтобы выступить на конференции корабельных капелланов. Когда подошли к концу три дня, в течение которых он поджигал тысячи корабельных капелланов для завоевания душ, главный капеллан повел его на обед. И пастор спросил: «Как вы стали христианином?» Тот ответил: «Это было чудо! Я был рядовым на военном корабле Соединенных Штатов и жил распутной жизнью. Мы проводили учения на юге Тихого океана и пополняли запасы в доке Сиднейского порта. Мы с лихвой оторвались в Кингз-Кросс, я был пьян в стельку, сел не на тот автобус и сошел на Джордж Стрит. Когда я вышел из автобуса, я подумал, что вижу приведение: пожилой седовласый мужичок выскочил передо мной, всунул мне в руку брошюру и сказал: «Матрос, вы спасены? Если бы вы умерли сегодня, вы бы пошли на Небеса?» Страх Божий обрушился на меня тут же. От шока я протрезвел и побежал обратно на корабль, разыскал капеллана, который привел меня ко Христу, и я вскоре начал готовиться для служения под его руководством. И вот под моим руководством сейчас свыше тысячи капелланов и мы сегодня помешаны на завоевании душ.»
Шесть месяцев спустя этот лондонский проповедник полетел на съезд 5000 индийских миссионеров в отдаленном уголке северо-восточной Индии. Человек, отвечавший за съезд, скромный нерослый мужчина, повел его к себе на незатейливый обед. Проповедник спросил: «Как вы, будучи индусом, пришли ко Христу?» Тот ответил: «Я находился на очень привилегированной должности, работал в индийской дипломатической миссии и путешествовал по миру. Я так рад прощению Христа и тому, что Его кровь покрыла мои грехи. Мне было бы очень стыдно, если бы люди знали, в чем я был замешан. Одна дипломатическая поездка занесла меня в Сидней. Перед самым отъездом я делал покупки, и, обвешанный пакетами с игрушками и одеждой для моих детей, я шел по Джордж Стрит. Обходительный седовласый мужичок вышел передо мной, предложил мне брошюру и сказал: «Извините меня, сэр, вы спасены? Если бы вы умерли сегодня, вы бы пошли на Небеса?» Я поблагодарил его, но это взволновало меня. Я вернулся в свой город и нашел индусского священника, но он не мог мне помочь, зато он дал мне совет: «Просто чтобы удовлетворить свое любопытство, пойди и поговори с миссионером в миссионерском доме в конце улицы». Это был судьбоносный совет, потому что в тот день миссионер привел меня ко Христу. Я немедленно бросил индуизм и начал учиться для служения. Я оставил дипломатическую службу, и вот я, по благодати Божьей, руковожу всеми этими миссионерами, и мы завоевываем сотни тысяч людей для Христа».
Наконец, восемь месяцев спустя, баптистский пастор Кристал Палас служил в Сиднее, в его южном пригороде Гаймейр. Он спросил баптистского служителя: «Знаете ли вы невысокого пожилого мужчину, который свидетельствует и раздает трактаты на Джордж Стрит?» Он ответил: «Знаю, его зовут мистер Генор, но я не думаю, что он все еще этим занимается, он слишком слаб и стар.» Проповедник сказал: «Я хочу с ним встретиться.»
Два вечера спустя они подошли к небольшой квартирке и постучались. Невысокий, хрупкий мужчина открыл дверь. Он усадил их и заварил чай, но был на столько слаб, что из-за дрожания расплескивал чай на блюдце. Лондонский проповедник поведал ему все истории, произошедшие за последние три года. Слезы текли по глазам невысокого старичка. Он сказал: «Моя история такова: я был рядовым матросом на австралийском военном корабле и вел распутную жизнь, но в моей жизни наступил кризис, я на самом деле зашел в тупик. Один из моих коллег, чью жизнь я буквально превращал в ад, оказался рядом, чтобы помочь мне. Он привел меня к Иисусу, и за сутки моя жизнь перевернулась, ночь превратилась в день, я был так благодарен Богу! Я обещал Ему, что буду делиться Иисусом в простом свидетельстве по меньшей мере с десятью людьми в день, как Бог будет давать мне силу. Иногда я был болен и не мог этого делать, но тогда в другие разы я наверстывал. Я не был параноиком в этом, но я делал это свыше сорока лет, а когда я вышел на пенсию, самым лучшим местом была Джордж Стрит – там были сотни людей. Я получал множество отказов, но многие люди вежливо брали трактаты. Сорок лет занимаясь этим, я до сегожняшнего дня ни разу не слышал об обращении хоть одного человека к Иисусу.»
Я бы сказал, что это точно посвящение. Это должна быть чистая благодарность и любовь к Иисусу, чтобы делать это, не слыша ни о каких результатах. Моя жена Маргарита сделала небольшой подсчет. Этот, не обладавший харизмой баптистский мужичок, повлиял на 146100 человек. И я верю, что то, что Бог показывал тому баптистскому проповеднику, было лишь самой верхушкой верхушки айсберга. Только Бог знает, сколько еще людей было приведено ко Христу.
Мистер Генор умер две недели спустя. Можете ли вы себе представить, за какой наградой он пошел домой на небеса? Я сомневаюсь, что его портрет мог бы когда-нибудь появиться в журнале Харизма. Вряд ли бы о нем когда-нибудь появилась похвальная статья с фотографией в журнале Билли Грэма «Решение», какими бы прекрасными ни были эти журналы. Никто, за исключением небольшой группы баптистов на юге Сиднея, не знал о мистере Геноре. Но я скажу вам - его имя было знаменито на Небесах. Небеса знали мистера Генора, и вы можете себе представить приветствия и красную ковровую дорожку и фанфары, которые встретили его дома!
